Новый рассказ всегда начинается с энтузиазма и заканчивается стыдом


«Новый рассказ всегда начинается с энтузиазма и заканчивается стыдом»: писательница Зэди Смит о работе с художественным текстом

О чем не стоит забывать, работая с первыми 20 страницами текста, стоит ли разбивать роман на главы и почему в процессе написания бывает полезно почитать Кафку и Достоевского? Известная английская писательница Зэди Смит рассказала студентам-литераторам из Колумбийского университета о 10 принципах своего творчества. «Теории и практики» публикуют конспект ее лекции.

Макро-планировщики и микро-менеджеры

Есть две разновидности писателей, которые, хоть это и прозвучит коряво, можно назвать «макро-планировщиками» и «микро-менеджерами». Первые составляют план рассказа до того, как они начинают писать. Потом они могут начать писать рассказ откуда-то из середины. Некоторые из них готовят по пять вариантов финала. Они вынимают героев из повествования и возвращают их обратно, меняют порядок глав. Для меня это все немыслимо. Я начинаю с первого предложения и закачиваю последним. Я микро-менеджер и строю свой рассказ постепенно, этаж за этажом. Мне нужно найти верную интонацию (этот поиск мучителен), но потом процесс идет сам по себе.

Пройденный этап

Не так давно за обедом я сидела рядом с одним литератором из Португалии. Я сказала, что читала его первую новеллу. Он покраснел и ответил: «О нет! В то время я читал только Фолкнера и у меня совершенно не было чувства юмора. Я был другим человеком!».
«О нет! Я был другим человеком!» — очень многие авторы думают именно так, перечитывая свои книги. Каждый новый рассказ начинается с энтузиазма и заканчивается стыдом. Вскоре после того, как вы закончите книгу, вы начнете ее ненавидеть — а значит, вам придется писать следующую.

читать дальшеЧужие слова

Есть литераторы, которые не прочитают ни одного слова других писателей, пока пишут свой рассказ. На это время для них мир литературы умирает. Некоторые авторы похожи на скрипачей, которым для настройки необходима тишина, а другим нужно слышать всех оркестрантов. Я принадлежу ко вторым. Пока я пишу рассказ, мой стол усыпан книгами других авторов. Чтение для меня — это балансирующая диета. Если мои предложения слишком высокопарные, я берусь за Кафку. Если я настолько все эстетизирую, что не могу поставить черную точку на белой бумаге, мне нужно перестать думать о том, что скажет Набоков, и почитать Достоевского — святого покровителя примата содержания над формой.

Середина рассказа

В какой-то момент — примерно в середине написания рассказа, хотя это и не его географическая середина — случается чудо. Время перестает существовать. Вы пишете всю ночь, и за одну ночь можете написать больше слов, чем за последние три месяца. Вы выходите на улицу — прохожий говорит какую-то фразу, и она как будто была сказана специально для вас. Вы открываете газету, и каждая история в ней имеет какое-то отношение к вашему тексту. Берете в книжном случайный сборник поэзии, и находите в нем гениальный эпиграф.
Если кто-то уже дал согласие на публикацию вашего рассказа, позвоните этому человеку и попросите его перенести срок, потому что происходит невероятное, весь мир сейчас настроился на ваш рассказ и если он не будет опубликован уже в следующий вторник, вы умрете.

Разбивка на главы

Пока мы пишем рассказ, мы часто разбиваем его на главы — это добавляет нам уверенности, хотя текст не рассыплется и без них. Я не могу начать писать, если не создам структуру: например, три раздела, в каждом по десять частей. Структура помогает — появляется дорога, и мы работаем на цель (даже, если эта цель искусственная).
Но когда я вижу свой опубликованный текст, то разделение на главы в нем кажется мне не имеющим особого смысла. Книга была бы лучше без него. Когда я делала эту разбивку, она была для меня жизненно важной. А потом мне казалось, что я уже столько времени на нее потратила, что было жалко все отменять. Если разбивка на главы помогает вам при написании текста, пользуйтесь ей, но не забывайте ее потом снять. Или хотя бы дайте каждой главе красивое название — как римляне для своих дворцов.

Первые 20 страниц

Первые двадцать страниц произведения часто оказываются напичканным информацией, как сельди в бочке. Вернитесь к ним и добавьте воздуха. Как мало мы доверяем нашим читателям и как хотим им сразу все разжевать! Мы не в состоянии написать, что такой-то герой просто зашел в комнату — обязательно выдадим его краткую биографию. Доверяйте вашим читателям — если они осилили Гертруду Стайн, неужели вы думаете, что для того, чтобы втянуться в чтение, им необходимо знать с третьей страницы, что ваша героиня — соцработник, у которой недавно умер отец?
Я часто думаю об Одрадеке из «Заботы главы семейства» Кафки. Этот герой выглядит как «плоская звездообразная шпулька» и скатывается с лестницы, волоча за собой нитки. Этот рассказ всего на одну страничку — но любопытный Одрадек запомнился мне отчетливей, чем герои, на которых я потратила 3 года и 500 страниц.

Последний день

Если вы писатель-микроменеджер, то последний день написания рассказа для вас — это действительно последний день. Вы вносили правки по ходу дела, и поэтому у вас нет никакой третьей или пятой версии своего текста, версия у вас одна.
В этот день я испытываю счастье, которое невозможно описать словами. Может быть, это и есть главная причина, чтобы стать писателем — возможность испытать это чувство после того, как твой текст завершен. В последний раз, когда это случилось со мной, я достала бутылку хорошего Сансера и выпила ее стоя, а потом легла на землю в саду и заплакала. Это был солнечный день поздней осенью, и повсюду лежали перезревшие яблоки.

Отложите рукопись в стол

Вы можете проигнорировать все мои остальные советы, но этот — главный, золотой. По правде говоря, у меня никогда не получалось воспользоваться им самой, хотя в один прекрасный день я все же надеюсь. Вот он: когда вы закончите свой рассказ, если финансовые нужды не заставляют публиковать его немедленно — отложите рукопись в стол. Для того чтобы редактировать собственный текст, нужно перестать быть писателем и стать читателем, а на это требуется время.
Мы очень часто сидим с другими писателями на литературных фестивалях и редактируем собственные, уже давно опубликованные тексты за несколько минут перед читкой. Это не самое удачное стечение обстоятельств, но оказалось, что действительно нет лучшего времени, чтобы делать редактуру. В этот момент ты видишь все — каждую бессмысленную метафору, каждую глупую фразу, весь свой никому не нужный текстовый выпендреж — и просто вычеркиваешь его.

Невыносимая жестокость редактуры

Редакторы так жестоки! Корректура — это пустыня, в которой умирает твой текст и наступает реальность. Когда я открываю конверт с исправленной версией моего рассказа, мне всегда кажется, что теперь я просто обязана стать другим человеком, если захочу все исправить. «Отдайте мне все обратно, я начну сначала», — вот что больше всего хочется сказать в этот момент. Но никто этого не говорит, потому что усталость от собственного текста берет свое. Желания и сил что-то переделать уже нет. Поэтому корректура так жестока — она появляется тогда, когда делать что-либо уже поздно.
Наверное, самая удачная корректура, которую я видела в своей жизни — это рукописная версия «Бесплодной земли» Т.С. Эллиота, исчирканная красной ручкой Эзры Паунда. Его пометки были везде! И с ними видно, что черновик «Бесплодной земли» — слишком длинный, плохо структурированный, со строками, которые не было смысла оставлять. Как повезло Эллиоту, что он повстречал Эзру Паунда! Как повезло Фицджеральду, что он повстречал Максвелла Перкинса! И где все эти талантливые редакторы сегодня?

Послевкусие

Мне очень тяжело читать собственные книги после того, как они были опубликованы. Пять лет назад я попробовала перечитать «Белые зубы» и в горле встал ком. Год назад в каком-то аэропорту я увидела копию «Собирателя автографов» и по прихоти ее купила. Перед тем, как начать читать, мне пришлось выпить две маленькие бутылочки вина, которые раздавали на борту. Я смогла прочитать две трети — с той самой невероятной скоростью, с которой ты читаешь книгу, которую сам написал. Нужно признаться, что мне она не показалась такой уж плохой. В первый раз в жизни при чтении своего текста я почувствовала что-то, отличающееся от тошноты. Эта книга была для меня как будто чужой. Были целые страницы, которые я не узнавала — не могла вспомнить, как писала их. Между мной и «Собирателем автографов» было достигнуто временное перемирие.
Пока я готовила эту лекцию, я достала с полки «О красоте». Прочитала треть, и мне снова стало плохо. Но кроме знакомого чувства — когда тебе хочется все переписать, но уже поздно — появилось и еще какое-то новое. Иногда одна фраза, иногда один абзац — действительно были именно такими, какими мне бы хотелось. И это то самое чувство, которое я желаю испытать всем вам.

ссылка на theoryandpractice